28 мая 2023 года в храме Всех преподобных отцев Киево-Печерских в Старых Черемушках состоялась очередная встреча с иеромонахом Симеоном (Мазаевым), посвященная второй и третьей заповедям Декалога.
В начале беседы отец Симеон рассказал о математике Григории Перельмане, который отказался получать международные премии за выдающиеся заслуги в области математики, которые ему были присуждены. Было высказано очень много версий почему он так «странно» поступает. Но верным было только то что именно так он исполнял вторую заповедь, данную Богом через Моисей народу Израилеву.
Человек создан для славы, которая бывает порой непостижима и в большинстве случаев ищется не она, а популярность. И именно эта популярность, поклонники, премии зачастую наносят вред таланту данному от Бога человеку.
Затем отец Симеон рассказал притчу о муравье и сороконожке, на примере которой показал, как легко ввести в ступор человека, похвалой и просьбой объяснить, как именно тот делает что-то благодаря его таланту. И когда муравей попросил объяснить сороконожку как она управляется своими сорока лапками, она тоже не смогла сдвинуться с места.
Просьба: «Скажи что-нибудь» – это верный способ заставить человека замолчать. Творческое выражение данных тебе от Бога талантов могут осуществляться во всей полноте лишь бессознательно. Их сложность и скорость слишком высоки для понимания. ».
Начинающий музыкант снова и снова проигрывает заданное упражнение с одной целью – именно с этой целью. Как только «правая рука» перестанет «знать, что делает левая», появляется мастерство. И в этом суть любого упражнения. И этот метод зачастую используют и в психоанализе, когда выяснив причину невроза пациенту объясняют суть и происхождение работающего в нем болезненного механизма и сознание человека обращается на этот механизм блокирует его точно так же как и муравей блокировал своим вопросом возможность двигаться у сороконожки.
И похвала, обращенная к таланту, и в особенности тонкая и предметная лесть, наносят порой непоправимый вред человеку и результатеэтого наиболее яркие способности личности, оказываются заблокированы. Приступая к созданию чего то нового , такой человек сознательно пытается воспроизвести то, что вызвало наибольший восторг и начинает плохо подражать самому себе.
«\Премии только мешают\», – говорил Хемингуэй. – Ни один сукин сын, получивший Нобеля, не написал после этого ничего путного, что стоило бы читать». И так и случилось однажды и с самим Хемингуэйем»
Нужно отвергнуть популярность, забыть слова похвалы и помнить то что двигало его с самого начала к воплощению своего таланта, как это делал пушкинский Сальери:
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался – слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыки, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Популярность, признание и награды разрушают неведение таланта относительно того что может его ждать, лишая человека дерзновения. И поэтому каждый человек, которому даны таланты и способности должен помнить: кумир, сотворенный для тебя или из тебя, противодействует твоему таланту. И важнейшим жизненным принципом для человека в этом отношении должна стать именно вторая заповедь народа Израилева.
Далее иеромонах Симеон поставил вопрос о том, а правильно ли понимается третья заповедь Декалога: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно
Апостол говорит нам, что Бог есть любовь. А как можно говорить о любви? У Есенина в поэтическом цикле «Персидские мотивы» есть такое стихотворение:
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана
по рублю,
Как сказать мне
для прекрасной Лалы
По-персидски нежное
«люблю»?
И ответил мне меняла
кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают
лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.
Язык прозаический, язык научных определений не способен в принципе передать чувства, он обращен исключительно к разуму. Именно поэтому, когда нужно говорить о любви, мы используем язык поэзии.
У поэта Гумилева была домработница Паша. И эта домработница любила приостанавливаться перед приоткрытой в кабинет поэта дверью, чтобы «послушать стишки», как она говорила. Гумилев долго делал вид, что ничего не замечает, но однажды, не оборачиваясь, спросил ее прямо через дверь: «Ну и как? Нравится Вам, Паша?». Та застеснялась и сказала: «Ужас как нравится. Чувствительно и непонятно, прямо как раньше в церкви было». Этот ответ поразил Гумилева, он воскликнул: «Надо же как простой народ чувствует тесную связь поэзии с религией! А я и не догадывался».
Мы привыкли отождествлять поэзию и стихи, хотя есть хорошие стихи, исполненные поэзии, но есть и стихи, в которых поэзии нет вообще, обычная графомания. Но поэзия — это не только стихи, и она может быть и без стихов. Вообще, поэзия – таинственные, трагические, особые связи между вещами или между вещами и людьми, построенные Промыслом Божиим. Она может содержаться даже в зданиях, городах, названиях улиц, каких-то отдельных словах.
Поэт видит нечто большее. Он бы сказал, что некоторые слова имеют запах, и у некоторых бывает очень сложный букет.
Вот, например, я говорю: «Че Гевара» – возникают определенные ассоциации, неявная система смыслов: революция, Куба, «Родина или смерть», сразу запахло сигарами. Теперь я говорю: «Достоевский» – запах сигар мгновенно улетучился, уже не Куба и революция, а Петербург, преступление и т.д.
Александр Розенбаум, который родом из Петербурга (Ленинграда), так описывает свои впечатления от своей поездки в Москву:
Бродит кот
на Патриарших прудах,
А на Хитровке
Гиляровского ждут,
А в Столешникове
ну просто беда:
Целый сонм
воспоминаний и дум.
И действительно, ведь приходишь на Патриаршие, там вспоминаешь Булгакова.
Поэзия бывает даже без слов, без стихов. Но, к сожалению, бывают стихи без поэзии.
Когда ученый или писатель составляет прозаический текст, он использует слова, выражающие нужное ему логическое значение.
В поэзии все ровно наоборот. Поэт выбирает слова, невзирая на их логическое значение, он выбирает поэтику слов – систему больших и малых смыслов, которые окружают нужные ему слова.
Может быть трудно сказать, что именно имеет в виду поэт, но ты это чувствуешь. Это дается уже не разуму, но сердцу. Прозаический текст не обладает силой аффекта, он не способен будить даже простую эмоцию, не говоря уже о каких-то сложных чувствах. А поэтический язык, наоборот, способен пробудить какие угодно чувства.
Далее отец Симеон рассказал анекдот, предваряя его простым определением понятия «находчивость» на примере чего показал, как действует на человека простое прозаическое определение и поэтическая фигура.
Язык поэзии невозможно переложить на язык прозы. Представим, что я рассказал в компании анекдот, все засмеялись, а один человек нет. Ему тоже хочется разделить всеобщие эмоции, и он просит: «Ребята, объясните, в почему вы смеетесь, о чем этот анекдот?». Понимаете, что это сделать нельзя – объяснить можно, но человек не поймет, что в этом смешного.
Человек, хорошо владеющий поэтическим языком, комбинируя неявные смыслы, может вызвать практически любую эмоцию, любое чувство и описать практически любое чувство, в том числе и любовь.
У Тютчева есть стихотворение , которое называется «Молчание»:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне.
…Как сердцу
высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он,
чем ты живешь?
Мысль изреченная
есть ложь.
Когда девушка и юноша по-настоящему влюбляются, и обычно девушка часто просит сказать парня что он ее любит. И надо понимать, что мучительно трудно признаваться в любви – действительно, влюбленный человек с огромной досадой чувствует, как мало слова «я тебя люблю» передают суть происходящего, что, говоря так он ничего не может сказать о том, что чувствует. Тот, кто не почувствовал любви, не пережил ее, не понимает лжи, заключенной в словах «я тебя, люблю» и очень легко произносит эти слова.
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают
лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.
Мандельштам говорил: «Легче камень поднять, чем имя твое повторить!», и «Легче камень поднять, чем вымолвить слово «люблю»!».
Сказать прямо, определить – значит ограничить. А есть вещи, которые нельзя ограничить – они бесконечны. Нельзя построить определение Бога: определение – это ограничение, а Бог бесконечен. Как только появляется что-то завершенное, законченное, значит, это уже не Бог – ты назвал так какую-то фантазию, но это уже не Бог. И любовь тоже не хочется как-то ограничивать, ставить ее в какие-то рамки.
О Боге, о любви надо умело молчать, именно поэтому поэзия является основным языком богословия.
Надо стараться овладевать языком поэзии. Тогда это позволит быть гармонично развитыми и даст возможность понимать истины в их полноте, насколько нам это доступно.
Встреча закончилась традиционным совместным чаепитием.
